Глава Segezha group Михаил Шамолин о новых правилах игры в лесной отрасли

— Насколько сильно сложившаяся в 2020 году ситуация повлияла на ваши результаты?

— Во-первых, мы в полной мере ощутили рецессию в глобальной строительной индустрии и снижение спроса, а с точки зрения цен 2020 год стал одним из худших по всем категориям продукции за последние пять лет. Хотя еще в начале 2019 года цены были довольно высокие, но к концу года упали на 30% и более по разным категориям и в 2020 году оставались практически на таком уровне. Стоимость бумаги, которая в начале 2019 года «на воротах» комбината превышала €800, буквально за три месяца упала на 40%. На более или менее приемлемом уровне оставалась стоимость пиломатериалов, к концу 2020 года было даже небольшое восстановление.

Второй негативный для нас фактор — рост стоимости логистики. Эта проблема возникла из-за локдауна в Китае. Страна закрыла многие производства, перестав выгружать готовую продукцию. При этом импорт продолжался, так что контейнеры, которые приходили с продукцией, оставались в Китае. Это вызвало дефицит и подорожание контейнерных перевозок почти вдвое.

Третьей трудностью в 2020 году была организация антиковидных мер на производстве. Они потребовали дополнительных организационных решений и лишних затрат.

Но были и положительные моменты. За счет девальвации мы выигрываем на диспаритете между рублевыми затратами и валютной выручкой. Весь год наши мощности работали на 100% загрузки в основном за счет того, что рублевые затраты компании позволяли продавать продукцию по тем ценам, которые диктовал рынок, при этом оставаясь прибыльными, в то время как многие международные конкуренты были вынуждены сокращать производство. Обратной стороной девальвации для нас стало удорожание оборудования и стоимости его ремонтов.

Но в целом компания закончила год с прибылью. В рублях EBITDA будет точно выше, чем в прошлом году. С появлением вакцины мы смотрим в будущее довольно оптимистично и ждем восстановления спроса.

— Сколько вы собираетесь вложить в 2021 году?

— Зависит от конъюнктуры и соотношения долга к EBITDA, но, думаю, 20–25 млрд руб. мы сможем себе позволить.

— Это будут собственные или заемные средства?

— У нас сейчас коэффициент чистого долга к EBITDA на уровне 3, что по российским меркам считается довольно комфортным показателем. А с учетом низких процентных ставок мы можем себе позволить существенно нарастить уровень долга. Для себя мы определили ковенанту в пределах 4, максимум 4,5 долг/EBITDA. Тем более мы можем без всяких рисков позволить себе иметь достаточно существенную часть валютного долга.

— То есть инвестпрограмму на 2021 год вы снижать не собираетесь?

— Нет. У нас в самом разгаре строительство Галичского фанерного комбината на 125 тыс. кубометров в год, который мы планируем запустить к концу 2021 года. Там мы впервые в России будем выпускать так называемый макси-формат. Это большая фанера 7х13 футов, которая в основном используется в производстве фургонов и автоприцепов.

Также на повестке проекты реконструкции существующих лесоперерабатывающих комплексов — Онежского и Лесосибирского ЛДК. В первом случае мы на 80% перестраиваем производство, Лесосибирский же комбинат требует точечных инвестиций, которые позволят нам увеличить объем производства и одновременно снизить себестоимость примерно на 30%.

Помимо этого мы сейчас детально прорабатываем проект строительства новой бумагоделательной машины на Сокольском ЦБК. Его проектная мощность составляет 100 тыс. тонн целлюлозы в год, но по факту мы из нее производим только 25 тыс. тонн подпергамента. Так что мы хотим установить бумагоделательную машину еще на 70 тыс. тонн, чтобы полностью утилизировать варку без дополнительных инвестиций. И хотя технология там сульфитная, она вполне позволяет нам выпускать конкурентоспособную бумагу. Инвестиции в проект мы оцениваем в 9 млрд руб.

Еще мы планируем построить новый завод клеено-деревянных конструкций в Сегеже, а также до конца года мы запускаем на Сокольском деревообрабатывающем комбинате производство CLT-панелей.

В дальнейшем нашим приоритетом будет строительство нового ЦБК — проект «Segezha-Запад». Объем инвестиций — 150 млрд руб. На выходе его мощность составит 1,5 млн тонн в год.

Еще один важный проект — «Segezha-Восток» по строительству ЦБК в Красноярском крае. Но при одновременной реализации двух проектов встает вопрос кредитной нагрузки, привлечения партнеров, а также, не в последнюю очередь, экспертизы. Поэтому мы внимательно изучаем ситуацию, но первая очередь в любом случае за «Segezha-Запад».

— На какой стадии разработки оба проекта? Могут ли сдвинуться сроки реализации из-за ситуации на рынке?

— Буквально на днях по проекту «Segezha-Запад» с Минэкономразвития подпишем очень значимое соглашение о защите и поощрении капиталовложений. Мы уже подали заявку на включение этого проекта в Арктическую зону в качестве резидента. Предлагаемые правительством меры поддержки станут нам серьезным подспорьем. Одновременно нами запрошено содействие в Фонде развития Дальнего Востока и Арктики. Подготовка к началу работ по проекту идет полным ходом. В плане его практической реализации мы рассчитываем на промежуток 2021–2025 годов.

По «Segezha-Восток» инвестиционное решение пока еще не принято. Планируем окончательно определиться в течение следующего года.

— На каком этапе переговоры с партнерами по этому проекту? Речь идет об одном инвесторе или пуле?

— К участию в проекте партнеры будут привлекаться обязательно — это очень амбициозные планы, требующие объединения усилий. Мы открыты к любому взаимовыгодному сотрудничеству, рассматриваем варианты с участием как российского, так и иностранного капитала. Ключевым фактором при принятии решений станут предлагаемые нам условия сделки.

— Компания Глеба Франка объявила о строительстве двух ЦБК в Красноярском крае, где расположены и ваши активы. Не может ли это стать для вас проблемой?

— Мы точно не воспринимаем появление нового игрока враждебно и не видим в этом конкуренции. В этом регионе лесосека не является критическим фактором для ЦБК, учитывая, что в регионе заготавливается очень большой объем пиловочника и нет ни одного потребителя балансовой древесины. Я уверен, что лесозаготовщики с удовольствием продадут эту балансовую древесину по цене, близкой к себестоимости, как только появится потребитель.

Плюс в мире спрос на целлюлозу в среднем увеличивается на 1 млн тонн в год. То есть каждый год в мире должен появляться завод, который делает этот объем. Если этого не происходит, образуется дефицит. Сейчас заводы в основном строятся в Южной Америке, но там только лиственная целлюлоза. А в Канаде, в Финляндии и Швеции, где есть хвойные леса, уже в принципе нет сырья на то, чтобы строить новые заводы. Зато оно есть в России, и наша страна — естественная площадка для того, чтобы строить ЦБК и удовлетворять этот спрос. Причем риски строительства в России ниже, чем в остальных странах, где есть хвойное сырье.

— Но при этом их никто не строит.

— Не строят потому, что это крайне тяжелый процесс. Во-первых, нужен грамотный проект, а для этого у нас в стране мало экспертизы. Знания советского периода утрачены, а новые не накоплены. Во-вторых, нужна инфраструктура для того, чтобы подвозить 5 млн кубометров сырья и вывозить 1 млн тонн готовой продукции в год, а это огромные объемы с учетом плотности целлюлозы. Поэтому нужно инвестировать в строительство железных и автомобильных дорог, причальных стенок, закупку судов.

— То есть строительство ЦБК возможно только при поддержке государства?

— В конечном итоге частные компании решат эти вопросы и так или иначе все построят, но при целенаправленной помощи государства в строительстве инфраструктуры все произойдет гораздо быстрее. Грубо говоря, на государственном уровне должна ставиться конкретная задача: за следующие десять лет нужно построить десять новых ЦБК, чтобы на мировом рынке целлюлозы занять достойное место.

— Государство ввело ограничения на экспорт необработанной древесины. Вас каким-то образом коснулись эти меры?

— Россия занимает первое место в мире по запасам хвойного сырья, но пока остается чемпионом по экспорту круглого леса, а ее доля на глобальном рынке целлюлозы составляет 5%. Так что логика у государства правильная: нужно вкладывать в углубление переработки и усиливать контроль за оборотом леса, то есть прослеживать источники древесины вплоть до делянки, где она была заготовлена. Если будет такой сквозной контроль, то все разговоры про серые рубки прекратятся.

— Вы имеете в виду последние инициативы по цифровому документообороту? ЕГАИС и чипирование леса?

— Что же касается чипирования, это весьма затратный вариант решения проблемы. Представьте, в этом году у нас объем заготовки 5,5 млн кубометров. На такой объем нам, условно, нужно установить 20 млн чипов. Даже при стоимости $1 за штуку сумма получается огромная. А еще кто-то должен их физически установить, а кто-то — отследить. Деревья станут золотыми. Но пока это только одна из идей, которая обсуждается, никаких конкретных документов нет.

Цифровой оборот ощутимо дешевле. Просто документация должна содержать информацию об источнике сырья. Каждое срубленное дерево должно быть учтено в готовой продукции. Если за этим будет надзор, то люди будут понимать, что им грозит уголовная ответственность за подделку документов и последствия будут намного тяжелее, чем потенциальная выгода. В этом направлении правительство ведет абсолютно правильную работу по углублению контроля за переработкой.

— Но при такой логике останутся только крупные игроки.

— Не вижу в этом ничего плохого. Вас же не удивляет, что нет маленьких производителей стали. Будущее за компаниями, которые могут аккумулировать необходимые финансовые ресурсы и инвестировать, чтобы строить конкурентоспособное на мировом уровне производство. Сейчас же в России огромное количество маленьких компаний, которые работают в серую и не платят никаких налогов. А если все делать официально, то маленькая лесопилка не будет окупаться, так как нет эффекта масштаба. Даже ЦБК, например, нет смысла строить, если его мощность менее порядка 1 млн тонн в год.

При этом небольшие компании могут занимать те ниши, где они смогут конкурировать. Например, это производство оконного бруса, каких-нибудь изделий, которые требуют особых навыков и оборудования при небольшом объеме производства с высокой добавленной стоимостью. Другой сегмент — лесозаготовка. Мы с удовольствием покупаем лес у добросовестных поставщиков. Наша стратегия предполагает, что 70% заготовки мы делаем своими силами, а на 30% приглашаем подрядчиков. Так что тут тоже малый бизнес может процветать за счет эффективной эксплуатации техники и качественного управления.

— Сейчас есть другие инициативы по ограничениям в лесной отрасли?

— По ограничению — нет, скорее, по наведению порядка. Речь идет о проведении работ по лесоустройству, создании нормативной базы, потому что сейчас очень много лесоустроительных документов датировано 1970–1980-ми годами. Нужно развивать тему интенсивного лесопользования, то есть лес должен де-факто выращиваться как сельхозкультура. Первые шаги уже сделаны, и вышло постановление правительства, которое предусматривает возможность использования сельхозземель под лесное хозяйство. Так уже давно работает Финляндия. При такой системе земля, на которой растет лес, принадлежит частным лицам. Они сажают, удобряют его, потом полностью вырубают, продают и сажают заново. Это позволит увеличить интенсивность выработки и сэкономить на инфраструктуре, потому что меньше инвестиций потребуется на строительство дорог и т. д. Еще одна больная пока тема — лесовосстановление, которое многие не выполняют.

— Многие компании выступают за то, чтобы просто оплачивать стоимость лесовосстановления, но не заниматься им. Вы поддерживаете позицию, что этим должны заниматься профильные организации?

— Вопрос аутсорсинга в России упирается в отсутствие добросовестных аутсорсеров. Для этого нужен развитый рынок, многие годы опыта и так далее. Поэтому мы пока занимаемся восстановлением самостоятельно, а там посмотрим.

— По-вашему, принятие нового Лесного кодекса поможет регулированию отрасли?

— Есть некая иллюзия, что в лесу в России полный беспорядок. На самом деле там довольно четко все регламентировано, и любые нарушения рубок немедленно караются. В то же время остается нерегулируемым рынок индивидуального деревянного домостроения. Если ты строишь жилой дом, от тебя не требуют практически никаких согласований и тем более документов на используемые пиломатериалы, что создает спрос на серый лес. А это очень большие объемы. Пока этот рынок не будет нормализован, останутся черные лесорубы. Как минимум нужно вводить элементарные требования к согласованию проектов строительства частных домов и к качеству их изготовления. Если перекрыть возможность заказывать дома у непрофессиональных строителей, тут же появится спрос на дома заводского изготовления, на готовые проекты.

— В России при действующем законодательстве возможно строить дома из CLT с точки зрения пожарной безопасности?

— Строить можно, но либо не более двух этажей, либо CLT-панель будет использована только в качестве несущей конструкции и будет иметь обшивку не горючим материалом. Для того чтобы в России стало возможно строительство красивых многоэтажных домов из CLT с открытыми деревянными панелями, совместно с МЧС нужно провести ряд научно-исследовательских работ с натурными испытаниями и дополнить нормативную документацию в области пожарной безопасности деревянных зданий и сооружений.

— Сейчас многие говорят о возможности торговать квотами на поглощение CO2. Может ли это стать новым направлением вашего бизнеса?

— Я думаю, это вполне реально, причем уже в среднесрочной перспективе. Глобальное потепление грозит катастрофическими последствиями. И здесь имеются широкие возможности для государственного регулирования с целью поощрения соответствующих НИОКР, внедрения в экономику передовых зеленых технологий.