Природные пожары, охватившие сибирские леса летом 2019 года, как и незаконные вырубки, которые обсуждаются на протяжении последних лет, привлекли внимание к проблеме восстановления лесов. Об этом говорят как на уровне Минприроды, так и на уровне отдельных добровольцев, желающих помочь пострадавшим от огня участкам.
Однако, предупреждают эксперты, далеко не в каждом случае природе нужна помощь человека: зато системные проблемы давно требуют внимания. О том, сколько займет восстановление сибирских лесов после пожаров, можно ли привлечь Китай к лесопосадкам в тайге и почему Россия уже в ближайшие десятилетия рискует столкнуться с дефицитом семян и саженцев — в материале «Известий».
Дорогой в уходе
О том, что Россия намерена привлечь Китай к восстановлению сибирских лесов, в середине августа рассказал журналистам министр природных ресурсов Дмитрий Кобылкин.
— Китай должен четко понимать, что если они не подключатся к решению этой проблемы, то у нас не будет другого варианта, кроме как запретить экспорт леса полностью, — отметил министр в интервью изданию «Ведомости».
В том числе, как рассказал руководитель Минприроды, он лично просил китайских партнеров принять участие в борьбе с «черными» лесорубами, а также предложил КНР совместно заниматься развитием селекционно-семеноводческих комплексов на приграничных территориях и лесопосадками в тайге, чтобы компенсировать ущерб от действий браконьеров.
— Селекционно-семеноводческие центры», о которых говорит Дмитрий Кобылкин, — это принятое в Рослесхозе и Минприроды название комплексов для выращивания посадочного материала с закрытой корневой системой. Их продукция — это однолетние, или, иногда, двухлетние, сеянцы деревьев, предназначенные для посадки на вырубках или в тому подобных местах при лесовосстановлении. Это более дорогой посадочный материал (он стоит примерно в три-четыре раза дороже, чем стандартные сеянцы, выращиваемые в обычных лесных питомниках в открытом грунте), но при определенных условиях его использование повышает эффективность лесовосстановления, — объясняет Алексей Ярошенко, биолог, руководитель лесного отдела «Гринпис».
Однако, указывает эксперт, такие саженцы нуждаются в серьезном уходе, причем на протяжении 15–20 лет. В противном случае более уязвимые, чем стандартные сеянцы, растения могут просто погибнуть, и усилия по их посадке будут сведены на нет.
При этом вопросы к эффективности уже действующих в России программ лесовосстановления озвучивались еще раньше. В соответствии с действующим законодательством все официально работающие в сфере лесозаготовки предприятия сегодня обязаны компенсировать ущерб, нанесенный вырубками.
Однако еще весной эксперты — как экологи, так и представители лесной отрасли — предупредили, что эффект от таких посадок оказывается незначительным. Во-первых, из-за несовершенных механизмов контроля, во-вторых, из-за отсутствия необходимого ухода, а в-третьих, из-за того что посадки молодых деревьев проводятся не квалифицированными специалистами, а наемными рабочими, мало заинтересованными в конечном результате.
Недавно забытое старое
Ответственность за работы по лесовосстановлению и уходу за лесами на компании возложили около 15 лет назад, после реформы лесной отрасли, когда Лесной кодекс, действовавший в стране с конца 1970-х и успевший во многих смыслах устареть, сменил новый документ (подробнее о том, как эта реформа изменила отрасль, «Известия» писали ранее).
Если до реформы все леса числились за государством, а за их заготовку, содержание и восстановление отвечали бюджетные лесхозы, леспромхозы и действовавшие при них лесничества, то с принятием нового кодекса эти функции были переданы арендаторам, а расходы на финансирование бюджетных специалистов, работавших в этой сфере — и в первую очередь лесничих, заботившихся о лесах, — соответственно, сокращены.
Те же селекционно-семеноводческие комплексы, о которых речь идет сейчас, активно работали в России до реформы, уверен Владимир Липаткин, заместитель декана факультета лесного хозяйства, лесопромышленных технологий и садово-паркового строительства Мытищинского филиала МГТУ им. Н.Э. Баумана. Тогда они в большинстве случаев были эффективны, соответственно, помочь могут и сегодня — но только в случае если будут обеспечены необходимые условия для их работы.
— Если будут выделены необходимые средства на работу этих комплексов, на транспортировку произведенного там посадочного материала к посадочным местам, это даст эффект», — рассуждает он.
«Брать семена будет просто неоткуда»
Есть и другая, более серьезная проблема: прежде чем саженцы транспортировать или ухаживать за ними, молодые деревья необходимо вырастить, а для этого, особенно если речь идет о породах, обладающих хозяйственной ценностью, нужны качественные семена.
Между тем еще одним «побочным» эффектом проведенной в 2000-е модернизации отрасли стало сокращение не только количества лесничеств и самих лесничих, но и селекционных и семеноводческих центров, рассказывает Владимир Липаткин.
— Если восстанавливать лес, значит, надо где-то взять семена. Перед специалистами ставят задачи обеспечить улучшенные наследственные свойства у этих пород деревьев — тут тоже много вопросов, — рассуждает он.
По его словам, сейчас такие центры в России существуют — они эффективно работают, в том числе в центральной части страны и на Алтае, но «востребованность обществом таких работ далека от желаемого», а их общее количество невелико.
Не сильно лучше обстоит дело и непосредственно с питомниками. Селекционно-семеноводческие центры, о которых в том числе говорил Дмитрий Кобылкин, ориентированные на выращивание более дорогих и сложных в уходе саженцев, сегодня обеспечивают около 7% потребности в посадочном материале, объясняет Алексей Ярошенко, а классические питомники, в которых выращивались «обычные» саженцы с открытой корневой системой, после реформы 2006 года и сокращения штата специалистов в стране практически исчезли. Всё это, по его словам, уже приводит к дефициту посадочного материала во многих регионах. Однако наиболее острая ситуация складывается именно с лесосеменным делом.
— Сейчас основным источником качественных специально выращиваемых семян лесных растений являются семенные плантации, заложенные еще в советское время и отчасти в 1990-е годы, новые плантации закладываются в очень небольшом количестве и не всегда качественно. (…) Но семенные плантации стареют гораздо быстрее, чем обычные леса, и этот старый задел будет скоро исчерпан, — рассказывает эксперт.
Если ситуация не изменится, предупреждает собеседник издания, то уже к 2030-му может оказаться, что брать качественные семена просто неоткуда.
Природа справится
Высаживать новые деревья сегодня предлагают не только на участках, пострадавших от рук браконьеров. С подобными инициативами в конце лета 2019-го выступали также и отдельные добровольцы, и целые компании, желающие помочь в восстановлении лесов, выгоревших во время масштабных природных пожаров.
Вряд ли такие меры могут быть полезными, убеждены опрошенные «Известиями» эксперты. Во-первых, добраться до большинства выгоревших участков, расположенных в глубине тайги, практически невозможно. Во-вторых, в этом нет практической необходимости.
— Дело в том, что гари в тайге естественным образом зарастают лесом без какой-либо помощи человека, и даже быстрее, чем их можно облесить искусственно. Лес сажают после вырубок и гарей не для того, чтобы он появился быстрее, а для того, чтобы он был ценным с хозяйственной точки зрения — хвойным (сами собой гари, особенно крупные, во многих случаях зарастают преимущественно лиственным или смешанным лесом), — рассказывает Алексей Ярошенко.
Со временем, отмечает он, господство хвойных на этих участках всё равно восстановится естественным путем. Но даже если сегодня посадить там саженцы, без должного ухода, который нередко не обеспечивается даже в районах, где ведется активное лесопользование, со временем они всё равно погибнут, уступив место более живучим лиственным деревьям.
Даже в советское время и до «лесной реформы» доля искусственных лесопосадок в Сибири была относительно невелика, отмечает Владимир Липаткин.
— На просторах Сибири у нас всегда было преимущественно естественно восстановление леса. По зоне лесостепной и южной тайги эти мероприятия уместны, а дальше — уже сомнительно, — объясняет ученый.
К тому же, учитывая масштабы пожаров 2019 года (к середине августа, когда экологи сообщили о том, что пик пожаров пройден, по данным Авиалесоохраны, в Сибири по-прежнему горели почти 3 млн га — тушение проводилось на площади в 277 тыс. га, еще на 2,7 млн га с огнем не боролись в силу труднодоступности участков), участие добровольцев, по мнению Владимира Липаткина, станет каплей в море: «В этом году выгорело около 5 млн га. Сколько может быть этих волонтеров, как они будут добираться до этих территорий, откуда у них такие объемы посадочного материала? Вопросов миллион. Да, может быть, они сделают что-то на одном или нескольких десятках участков. Но в этих масштабах эффект будет меньше 1%».
Тем не менее игнорировать ситуацию с пожарами этого года нельзя, убежден Алексей Ярошенко, особенно учитывая, что в таких масштабах в сибирских регионах за последние двадцать лет они повторяются уже не первый раз. Сосредоточить усилия необходимо на системных изменениях, которые позволили бы предотвратить подобную катастрофу в будущем. В первую очередь, перечисляет собеседник издания, — сократить так называемые зоны контроля, в которых разрешается не тушить пожары, а во-вторых — в разы увеличить финансирование переданных регионам полномочий по охране лесов и тушению пожаров, убеждены эксперты: нынешних 7 млрд рублей в год до 26–30 млрд рублей.
На восстановление сибирских лесов, погибших в 2019 году, потребуется по меньшей мере 100–120 лет, и с этой задачей природа справится самостоятельно. Единственное, что сегодня реально может сделать человек, — это не мешать и принять все меры, чтобы убедиться, что подобное не повторится в будущем, убеждены собеседники «Известий».
— Люди должны сделать так, чтобы эти новые молодые леса не сгорели в ближайшие десятилетия. Главным источником огня в тайге является человек — никаким сухим грозам, как одному из источников пожаров, с ним не сравниться, — заключает Алексей Ярошенко.