В этом году из-за падения спроса в Китае российский лесоперерабатывающий комплекс столкнулся с резким падением цен. Как к этому адаптируется один из ключевых игроков рынка, о диалоге с правительством по соглашениям о защите и поощрении капиталовложений (СЗПК) и необходимости частичной приватизации лесов “Ъ” рассказал глава совета директоров и совладелец группы «Илим» Захар Смушкин.
— Как повлияли на вас последние зарубежные регуляторные инициативы: запрет Китая на импорт макулатурного картона, торговая война с США, отказ в Европе от пластика?
— Очень сильно, так как мы во многом зависим от Китая. Там формируется основная часть нашей выручки. Вся бумажная упаковка в мире в среднем на 70% состоит из макулатурного картона. Запрет Китая понятен: они хотят утилизировать и использовать собственное вторсырье. При этом наши мощности в России полностью не загружены, мы не можем продать то, что на них произвели, а государство предлагает нам строить новые. В России потребление картонно-бумажной продукции — 35–40 кг на душу населения. В Америке, для сравнения, 280 кг, в Китае уже 70 кг, но, напомню, эта страна в десять раз больше нашей по численности.
Запрет на пластиковую упаковку в ряде стран для нас огромный плюс. Рост потребления картонной упаковки сейчас колоссальный. Это задает новый тренд в пользу небеленой упаковочной продукции, который нужно учитывать.
— Сколько может продлиться спад на рынке?
— Это хороший вопрос. Как сказал однажды экс-президент Израиля Шимон Перес, когда в мире денег больше, чем идей, начинается спад. Когда идей больше, чем денег, начинается рост.
— Насколько снизятся ваши финансовые показатели?
— В этом году мы потеряем до 30% EBITDA из-за падения цен. Если в прошлом году она была на уровне $1,1 млрд, то в этом составит около $750–780 млн. Это тяжелая ситуация. Сегодня цены на лиственную целлюлозу на грани рентабельности. По всем законам экономики мы должны останавливать производство, когда рыночная цена ниже, чем переменные затраты. Такой ситуации пока нет за счет более рентабельных видов продукции.
— Инвестиции тоже сократятся?
— Да. Все, что неэффективно, будем пересматривать.
— Это коснется проекта строительства нового комбината в Усть-Илимске?
— В меньшей степени. Это масштабный проект с миллиардными инвестициями и другим горизонтом.
— Тогда какие проекты могут сдвинуться и на сколько?
— На несколько лет. Например, в Сибири находились в реализации проекты по расшивке узких мест на действующих производственных линиях. Один проект мы успели сделать — увеличили мощность картонного потока в Братске на 50%, до 300 тыс. тонн в год. Сроки реализации второго проекта — увеличение мощности производства целлюлозы в Усть-Илимске — мы частично сместили. Кроме того, мы хотели бы выплачивать определенный уровень дивидендов, а сейчас они будут снижены.
— У вас есть проблемы с долгами?
— Мы внимательно следим за своей ликвидностью и не предполагаем выходить за пределы ковенант, установленных акционерами и банками.
— Как вы собираетесь бороться со снижением выручки?
— Мы для себя видим дополнительные возможности в России и за рубежом. Во-первых, выход на новые рынки. В сфере B2B мы уже не можем полностью удовлетворить свои амбиции в отношении извлечения добавленной стоимости компании. Искомая часть выручки и доходности находится в сегменте B2C. Для вхождения туда нужна перестройка компании. И мы, несомненно, будем этим заниматься за счет приобретения других компаний или разделения собственной.
Также возникает потребность в цифровизации. Под этим термином мы прежде всего понимаем создание верифицированной базы данных (big data). Следующий шаг — создание цифровых двойников и систем искусственного интеллекта. Желательно, чтобы процесс цифровизации при консолидации компании опережал ее механический рост, потому что если активы и процессы будут прирастать, а управление оставаться непрозрачным, то этот бизнес может стать неэффективным и стоимость его начнет снижаться.
И третья возможность сокращения издержек и защиты выручки — это развитие технологий для создания новых продуктов. Мы сейчас очень активно занимаемся проработкой инициатив, которые позволят максимально комплексно использовать весь выделенный лесной ресурс: когда при использовании того же объема древесины мы сможем изготавливать новые продукты.
— Вы говорили, что планируете заключить СЗПК. На какой стадии процесс?
— Мы планируем, но закон еще не принят. Проект направлен в Госдуму, хотя консенсуса по нему пока нет. Для нас, как крупного инвестора, одним из основных моментов является введение механизма возмещения затрат на создание социальной и инженерно-технической инфраструктуры. К примеру, считалось, что в Усть-Илимске есть аэропорт, на деле его не оказалось, и нам пришлось строить новый. То же самое касается дорог, школ, жилья и т. д. Мы считаем справедливым, если инвестор после завершения строительства инфраструктуры передаст ее на баланс государству и получит соответствующую финансовую компенсацию, соразмерную своим вложениям. А нам предлагают лишь возмещение части налогов, которые мы будем платить в будущем.
Если мы не сможем получить возмещение затрат на сопутствующую инфраструктуру без учетов всяких налогов, для нас сложится тяжелейшая ситуация, потому что затраты такого рода — это то, что амортизируется бесконечный период времени, и на сегодняшний день рынок не предоставляет фондов, которые могут это разумно компенсировать. Это ключевой вопрос, и именно вокруг него пока не сформировано единого мнения у РСПП и Минфина как разработчика проекта.
— На ваш взгляд, какая сейчас основная проблема в лесной отрасли?
— Наибольшая концентрация проблем остается в тех сферах, где не проведен процесс приватизации. В лесной промышленности неприватизированным элементом является лес. Все вопросы, связанные с его использованием: содержание, учет, распределение, заготовка, восстановление,— регулирует государство. Международная практика показывает, что наиболее эффективно лесное хозяйство ведется в тех странах, где присутствуют различные формы собственности. Это страны Европы и США, где часть леса принадлежит государству, часть арендуется и часть находится в частной собственности. Тем самым достигается естественное разделение ответственности за содержание и воспроизводство лесного ресурса. Понятно, что наиболее эффективен в этом процессе собственник. Он заинтересован в бережном отношении к лесу, потому что качество ресурса является важной составляющей его успеха на рынке.
Введение института частной собственности на лес может стать тем самым прорывным шагом, который выведет ЛПК России на новый уровень. Я говорю «может», потому что наличие возможности приватизировать лес далеко не означает ажиотажного спроса на его приобретение. Лес — это пассив, а не актив. Сам факт владения лесом не означает моментальное обогащение. Напротив, для содержания и выращивания леса необходимы дополнительные вложения.